Вопрос задал, но не на горшке - а в ванне. У меня с пищеварением все нормально, по этому на горшке подумать не успеваю.
Если говорить о том что писал на этот счет Кастанеда, то пожалуй я бы привел эти отрывки:Я подчеркну в них то, что относиться к этой теме, к обоснованию борьбы с летунами.
Я глубоко вздохнул, закрыл глаза и попытаются успокоиться. Снова и снова я сталкивался с одной и той же неразрешимой проблемой: мне совершенно не нравились эти мои визиты к дону Хуану. В его присутствии я чувствовал себя в опасности. Он постоянно придирался ко мне и не оставлял мне никакой возможности показать мои сильные стороны. Мне надоело терять лицо каждый раз, как я открываю рот; мне надоело чувствовать себя дураком.
Но где-то внутри меня прозвучал и другой голос, донесшийся из самых глубин, далекий, почти неслышный. В пылу своего внутреннего диалога я; услышал, как кто-то сказал, что мне уже слишком поздно поворачивать назад. Это был не мой голос и не мои мысли; кто-то неведомый говорил, что я зашел слишком далеко в мир дона Хуана и теперь нуждаюсь в доне Хуане больше, чем в воздухе.
- Говори что хочешь, - казалось, шептал мне этот голос, - но, не будь ты таким эгоистичным, ты бы так сильно не расстраивался.
- Это голос твоего другого сознания, - произнес дон Хуан, словно читая мои мысли.
Мое тело непроизвольно подпрыгнуло. Мой страх был: так велик, что на глаза навернулись слезы. Я, как на исповеди, рассказал дону Хуану о том, что меня беспокоило.
- Твой конфликт вполне естествен, - сказал он, - и поверь мне, я не стараюсь его обострить. Мне это не свойственно. Но я могу рассказать тебе несколько историй о том, как мой учитель, нагваль Хулиан, проделывал это со мной. Я ненавидел его всем своим существом. Я был очень молод, и я видел, как его обожали женщины. Они просто преклонялись перед ним, а когда я пытался просто поздороваться с ними, они набрасывались на меня, как львицы, готовые загрызть. Меня они смертельно ненавидели, а его - любили.
Каково, по-твоему, было мне?
- И как ты справился с этим конфликтом, дон Хуан? - спросил я с неподдельным интересом.
- Ни с чем я не справлялся, - заявил он. - Этот конфликт был результатом сражения между двумя моими сознаниями. У каждого из нас, людей, есть два сознания. Одно полностью наше и похоже на тихий голос, который всегда несет в себе мир, порядок, смысл. Другое сознание - это нечто встроенное извне. Оно приносит нам конфликты, внутренние споры, сомнения, чувство безнадежности.
Я был так поглощен своими ментальными процессами, что совершенно не уловил сказанного доном Хуаном. Я мог бы воспроизвести его слова, но они не имели для меня никакого смысла. Дон Хуан спокойно, глядя мне прямо в глаза, повторил все то, что он только что сказал. И снова я не смог понять смысла его слов. Мое внимание не фокусировалось.
- Не пойму, в чем тут дело, дон Хуан, но я не могу сосредоточиться на том, что ты мне говоришь, - признался я.
- А я очень хорошо понимаю, почему ты не можешь, - сказал он, широко улыбаясь. - Поймешь и ты когда-нибудь, сразу же, как только разберешься: любишь ты меня или нет. В тот самый день, когда ты перестанешь быть центром мира - я-я. Ну а пока что давай отложим вопрос о наших двух сознаниях и вернемся к идее твоего альбома памятных событий. Я должен добавить, что составление такого альбома - это упражнение на дисциплину и беспристрастность. Можешь также считать его актом битвы.
Дон Хуан воздержался от комментариев по поводу моего воинственного настроения. Он лишь покивал головой, как бы полностью соглашаясь со мной. И тут произошло что-то непонятное. Не то у меня совершенно иссякла энергия, не то, наоборот, гигантская волна энергии подхватила меня. Совершенно неожиданно, помимо воли я осознал бессмысленность этой перебранки и мне стало стыдно.
- Почему я так себя веду? - честно спросил я дона Хуана.
Моему смущению не было предела. Я был так потрясен только что пережитым, что у меня вдруг потекли слезы.
- Не беспокойся о глупых мелочах, - сказал дон Хуан успокаивающе. - Все мы такие, и мужчины, и женщины.
- Ты имеешь в виду, дон Хуан, что мы по природе мелочны и противоречивы?
- Нет, мы не мелочны и не противоречивы, - ответил он. - Наша мелочность и противоречивость - это, скорее, результат трансцендентального конфликта, под влиянием которого мы все находимся. Но только маги болезненно и безнадежно осознают его. Это конфликт двух сознаний.
Дон Хуан сверлил меня взглядом; его глаза были как два черных уголька.
- Ты все время говоришь мне об этих двух сознаниях, - сказал я, - но мой мозг не фиксирует то, что ты говоришь. Почему?
- В свое время ты поймешь, почему, - ответил он. - А пока что достаточно будет, если я еще раз повторю тебе то, что я говорил о двух сознаниях. Одно из них - наше истинное сознание, продукт всего нашего жизненного опыта; то сознание, которое редко говорит, потому что оно побеждено и подавлено до полного затемнения. Другое сознание, которое мы используем ежедневно во всем, что мы делаем, встроено в нас извне.
- По-моему, сама концепция сознания как "чужеродного устройства" настолько дикая, что мой ум отказывается принимать ее всерьез, - сказал я и почувствовал, что совершил настоящее открытие.
Дон Хуан не отреагировал на мои слова. Он продолжал объяснять свою идею двух сознаний.
- Чтобы разрешить конфликт двух сознаний, нужно намереваться сделать это, - сказал он. - Маги призывают намерение, произнося слово "намерение" вслух, громко и ясно. Намерение - это одна из сил, существующих во Вселенной. Когда маги призывают намерение, оно приходит к ним и прокладывает путь для достижения цели. Это значит, что маги всегда выполняют то, что они решают сделать.
- Ты имеешь в виду, дон Хуан, что маги получают все, что хотят, даже если это нечто мелкое, обычное и произвольное? - спросил я.
- Нет, я не это имею в виду. Намерение, конечно, можно призывать для чего угодно, - ответил он, - но маги выяснили дорогой ценой, что намерение приходит к ним лишь для чего-то абстрактного. Это "предохранительный клапан магов"; иначе они были бы просто невыносимы. В твоем случае призывать намерение, чтобы разрешить конфликт твоих двух сознаний или чтобы услышать голос твоего истинного сознания, - это отнюдь не мелкое, произвольное или обычное дело. Наоборот, это высокая и абстрактная задача, и она жизненно важна для тебя!
- Во всей этой истории наиболее важной фигурой был для тебя именно Хорхе Кампос, - продолжал он. - В определенном отношении он является копией тебя самого. В том, что произошло между вами, ты можешь увидеть кальку твоей собственной жизни.
- Почему? Я ведь не мошенник! - возразил я.
Он рассмеялся, будто знал нечто, неизвестное мне. В следующее мгновение, насколько я помню, я оказался в разгаре внутреннего конфликта. С одной стороны я горячо и пространно принялся объяснять самому себе подлинные мотивы своих действий, представлений и ожиданий. С другой - какая-то странная мысль заставила меня с той же силой, с какой я оправдывал себя, ясно увидеть, что при определенном стечении обстоятельств я мог бы стать точно таким же, как Хорхе Кампос. Вначале я счел эту мысль недопустимой и направил всю свою энергию на то, чтобы опровергнуть ее, но где-то в глубине души мне совсем не хотелось оправдываться в том, что я могу быть похожим на Хорхе Кампоса - я знал, что это правда.
Когда я поделился своей проблемой с доном Хуаном, он так расхохотался, что несколько раз закашлялся.
- На твоем месте, - заметил он, все еще смеясь, - я бы прислушался к своему внутреннему голосу. Остается понять, что изменилось бы, окажись ты таким же, как Хорхе Кампос, то есть мошенником? Он был дешевым мошенником, а ты более искусный. В этом вся разница между вами.
Так действует пересказ. Вот почему маги его используют. Он заставляет тебя понять в себе то, о существовании чего ты даже не подозревал.
Мне захотелось немедленно уйти, но дон Хуан ясно понимал, что я чувствую.
- Не слушай тот поверхностный голос, что заставляет тебя злиться, - требовательно сказал он. - Вслушайся в глубинный голос, который будет направлять тебя, начиная с этого момента, - тот голос, что смеется. Вслушайся в него! И смейся вместе с ним. Смейся! Смейся!
Его слова подействовали на меня, как гипнотическое внушение. Против своей воли, я начал смеяться. Мне никогда еще не было так весело. Я чувствовал себя свободным, сбросившим маску.
- Нет, нет, - ответил он, смеясь. - Психические срывы - удел личностей, которые индульгируют на самих себе. Маги - не личности. В данный момент я подразумеваю под этим то, что непрерывность их жизней должна быть разбита во имя обретения внутреннего безмолвия, которое станет активной частью их структур.
- Это очень, очень важно, - продолжал дон Хуан, - чтобы ты сам умышленно достиг этого переломного момента или создал его искусственным и разумным путем.
- Нет, - ответил тот. - Я не хочу, чтобы твое тело умерло физически. Я хочу, чтобы умерла твоя личность. Это две совершенно разные вещи. По существу, твоя личность имеет очень мало общего с твоим телом. Твоя личность - это твой разум, и поверь мне, что твой разум не является твоим.
- Что это за ерунда, дон Хуан, что мой ум не мой? - услышал я свой собственный голос, в котором появилась нервозная гнусавость.
- Я расскажу тебе как-нибудь об этом предмете, но не тогда, когда ты еще думаешь о своих друзьях.
- Критерий, по которому можно определить, что маг мертв, - продолжал дон Хуан, - определяется тем, что ему становится безразлично, находится он в обществе или один. Твоя личность умрет в тот день, когда ты перестанешь жаждать компании своих друзей и прикрываться своими друзьями как щитом. Что скажешь на это? Согласен сыграть?
- Я столько раз говорил тебе, что воины-путешественники - прагматики, - продолжал он. - Они не погружены в сентиментальность, ностальгию или меланхолию. Для воинов-путешественников есть только борьба, и борьба бесконечная. Если ты думаешь, что пришел сюда за покоем или что это затишье в твоей жизни, то ты ошибаешься. Это задание по выплате твоих долгов не вызвано ни одним из чувств, которые тебе известны. Оно вызвано чистейшей сентиментальностью; сентиментальностью воина-путешественника, который собирается нырнуть в бесконечность, и, перед тем как это сделать, он оборачивается, чтобы сказать "спасибо" тем, кто был к нему благосклонен.
- Я хочу воззвать к твоему аналитическому уму, - сказал дон Хуан. - Задумайся на мгновение и скажи, как ты можешь объяснить противоречие между образованностью инженера и глупостью его убеждений и противоречивостью его поведения. Маги верят, что нашу систему убеждений, наши представления о добре и зле, нравы нашего общества дали нам хищники. Именно они породили наши надежды, ожидания и мечты по поводу успехов и неудач. Им мы обязаны алчностью и трусостью. Именно хищники сделали нас самодовольными, косными и эгоцентричными.
- Но как же они сделали это, дон Хуан? - спросил я, несколько раздраженный его словами. - Они что, нашептали нам все это во сне?
- Нет конечно, что за глупости! - с улыбкой сказал дон Хуан. - Они действовали куда более эффективно и организованно. Чтобы держать нас в кротости и покорности, они прибегли к изумительному маневру - разумеется, изумительному с точки зрения воина-стратега. С точки же зрения того, против кого он направлен, этот маневр ужасен. Они дали нам свой разум! Ты слышишь? Хищники дали нам свой разум, ставший нашим разумом. Разум хищника изощрен, противоречив, замкнут и переполнен страхом того, что в любую минуту может быть раскрыт.
- Но почему же маги древней Мексики, да и все сегодняшние маги, хотя и видят хищников, никак с ними не борются?
- Ни ты, ни я не можем ничего с ними поделать, - сказал дон Хуан упавшим голосом. - Все, что мы можем сделать, это дисциплинировать себя настолько, чтобы они нас не трогали. Но как ты предложишь своим собратьям пройти через все связанные с этим трудности? Да они посмеются над тобой, а наиболее агрессивные всыплют тебе по первое число. И не потому, что они не поверят тебе. В глубинах каждого человека кроется наследственное, подспудное знание о существовании хищников.
- Величайшим трюком этих древних магов, - продолжал дон Хуан, - было обременение разума летуна дисциплиной. Они обнаружили, что если нагрузить его внутренним безмолвием, то чужеродное устройство улетучивается, благодаря чему тот, кто практикует это, полностью убеждается в инородности разума, которая, разумеется, возвращается, но уже не такая сильная, после чего устранение разума летуна становится привычным делом. Так происходит до тех пор, пока однажды он не улетучивается навсегда. О, это поистине печальный день! С этого дня тебе приходится полагаться лишь на свои приборы, стрелки которых оказываются практически на нуле. Никто не подскажет тебе, что делать. Чужеродного разума, диктующего столь привычные тебе глупости, больше нет.
- Мой учитель, нагваль Хулиан, предупреждал всех своих учеников, - продолжал дон Хуан, - что это самый тяжелый день в жизни мага, ведь тогда наш реальный разум, вся совокупность нашего опыта, тяготевшая над нами всю жизнь, становится робкой, неверной и зыбкой. Мне кажется, настоящее сражение начинается для мага именно в этот момент. Все, что было прежде, было лишь подготовкой.
Когда я спустя какое-то время вернулся домой, идея летунов стала одной из наиболее навязчивых в моей жизни. Я пришел к пониманию того, что дон Хуан был совершенно прав насчет них. Как я ни пытался, я не мог опровергнуть его логику. Чем больше я об этом думал и чем больше разговаривал с окружавшими меня людьми и наблюдал за ними, тем более крепло во мне убеждение, что есть нечто, делающее нас неспособными ни на какую деятельность, ни на какую мысль, в центре которой не находилось бы наше "я". Меня, да и всех, кого я знал и с кем разговаривал, заботило только оно. Не будучи в состоянии как-либо объяснить такое единообразие, я уверился, что ход мыслей дона Хуана наилучшим образом соответствовал происходящему.
- Видишь ли, у разума летуна нет соперников, - продолжал дон Хуан. - Когда он утверждает что-либо, то соглашается с собственным утверждением и заставляет тебя поверить, что ты сделал что-то не так. Разум летуна скажет, что все, что говорит тебе Хуан Матус, - полная чепуха, затем тот же разум согласится со своим собственным утверждением: "Да, конечно, это чепуха", - скажешь ты. Вот так они нас и побеждают.
Суть темы, как практики Борьба с летунами, - это тотальное выслеживание в себе двух осознаний.
Своего осознания и чужеродного устройства. В этом смысле это действительно поиск лучшего места для жизни.
И началась она, эта тема, это практика, с того что я нашел несколько способов достижения нашего истинного осознания.
Контраст который испытываешь в этот момент сложно спутать или не осознать.
Познакомившись с истинным осознанием, рано или поздно тебя стягивают с него назад. И единственный способ противостоять этому - это развивать свое истинное осознание, и отождествлять себя с ним.
Если ты гонишься за авторитетными высказываниями, в одном из них выше написано: "маги болезненно и безнадежно осознают его. Это конфликт двух сознаний".
Без осознания этого, наврят ли получиться намеревать разрешение этого конфликта.
И если ты спрячешься от этого в песок, просто не сможешь отделить одно от другого.
К слову добавлю, мне не эти высказывания открыли глаза. Со Многим из того что в них пишется я столкнулся до того как их прочитал.
Понимал я правда тогда это иначе, и в других терминах.